Усадьба Вороново

Утром 2 сентября 1812 года Ростопчин выехал из Москвы в свое имение Вороново. Где-то в районе Москвы-реки он догнал главный штаб русской армии. 4 сентября с высот известкового берега граф мог видеть пылающую Москву, подожженную по его приказу.

5 сентября армия Кутузова пошла правым берегом реки Пахры мимо Никитска и Фролова Яма в сторону Подольска. 7 сентября главная квартира Кутузова остановилась в селе Красная Пахра.

Присутствие 85-тысячной русской армии в 15 верстах от Воронова беспокоило Ростопчина. Солдаты терпели нужду в продовольствии и рыскали по всем окрестным деревням и имениям, забирая провиант. Поэтому граф предпринял меры, чтобы его усадьбу не разграбили свои же.

За две недели, пока армия стояла у ворот усадьбы, никому из военных не удалось в ней побывать. Мало того, Ростопчин, всегда славившийся редкостным гостеприимством и хлебосольством, никого из офицеров и генералов – а многих он знал лично – не позвал даже отобедать. Исключение составили два англичанина, находившиеся при главной квартире Кутузова, – Роберт Вильсон и лорд Терконель, которых граф пригласил квартировать в Воронове.

В течение недели граф то и дело наезжал в штаб фельдмаршала, пытаясь узнать, будут отступать войска или нет. И не получал ответа. Видимо, из-за этой неопределенности благоприятный момент для эвакуации имущества был потерян. И Ростопчину не оставалось ничего другого, как с помощью доверенных слуг в тайне ото всех спрятать самое ценное в подземных тайниках.

13 сентября за ужином граф уверял своих гостей, что «если русская армия отступит отсюда, то он, скорее, сам истребит дом свой и всю деревню, нежели будет свидетелем занятия оной французами».

17-го по распоряжению Ростопчина 1720 человек дворовых и крестьян села Вороново были отправлены в Липецкую губернию, в поместье его отца. Их провожали граф Ростопчин и Роберт Вильсон. Ни одной вещи, ни одного сундука из дворца в этом обозе не было.

19 сентября русская армия отступает к Спас-Купле. Ростопчин готовится поджечь свой дворец. Предварительно он прибивает на дверях церкви записку на французском языке: «Восемь лет я украшал мое село и жил в нем счастливо. При вашем приближении крестьяне... оставляют свои жилища, а я зажигаю мой дом: да не осквернится он вашим присутствием. Французы! В Москве оставил я вам два моих дома и движимости на полмиллиона рублей, здесь же вы найдете один пепел».

При поджоге дворца присутствовали лишь граф, его доверенные слуги и англичане Роберт Вильсон и лорд Терконель.

«Граф Ростопчин, полагая, что нынешнее... движение неприятеля подаст ему случай занять Вороново, привел в действие свое намерение, – писал Роберт Вильсон. – Граф, входя в комнату супруги своей, казалось, хотел остановиться, но твердость его взяла верх – он собственною своею рукой зажег горючие вещества, прежде того приготовленные. Пламя два часа уже простирало свое опустошение, как мы получили известие, что неприятель отступил, но граф не показал ни малейшего сожаления, а напротив того, разговаривал со мной очень равнодушно, смотря, как падали колоссальные статуи, представляющие людей и лошадей. Без сомнения, разоренного теперь нельзя опять построить за 100 тысяч фунтов стерлингов».

Ему вторил и лорд Терконель: «Я находился вместе с ним (Ростопчиным. – Авт.), когда он помогал служителям своим таскать всякие зажигательные вещества в комнаты, и в короткое время весь дом (один из великолепнейших, виденных когда-либо мною) сожжен был до основания. Граф стоял и смотрел, как посторонний зритель, и казался менее тронут, нежели все присутствующие».

Что кажется странным в вышеописанных действиях Ростопчина?

Первое. Казалось бы, граф, собиравшийся уничтожить свой дворец, должен был продемонстрировать тем же офицерам и генералам его роскошь. Тогда высший свет по достоинству оценил бы поступок Ростопчина. Вместо этого он запрещает доступ на территорию усадьбы русским офицерам, зато приглашает пожить во дворце англичан, не говорящих по-русски.

Второе. Если крестьяне, эвакуированные в Липецкую губернию, не увезли с собой графское имущество, то куда в таком случае подевались мраморные скульптуры из парка и бронзовые из дворца, а также ценности из «голландского домика», который не был сожжен?

Если предположить, что сокровища Ростопчиных не исчезли в пламени пожара, а были спрятаны им в неких тайных подземельях, то возникает вопрос: почему граф не открыл свой тайник после окончания войны?

В 1812–1814 годах Ростопчин жил в Москве и занимался исключительно восстановлением города. До Воронова у него не доходили руки. В это трудное время доставать припрятанное он никак не мог. Все знали, что граф сжег свою усадьбу и московские особняки (правда, один из них огонь пощадил), в последних добра было на полмиллиона рублей. А потому в глазах многих московских обывателей генерал-губернатор представал патриотом и героем.

Но было немало недовольных тем, что из-за пожара, инициированного Ростопчиным, они потеряли и кров, и имущество. 14 декабря 1812 года граф писал Александру I, что его «обвиняют за то, что Москва была оставлена войсками и что я отказываюсь платить им (московским дворянам и купцам. – Авт.) миллионы, которых от меня требуют со всех сторон». Узнай кто из этих людей о припрятанных сокровищах, разразился бы жуткий скандал. Имя Ростопчиных было бы покрыто позором.

В 1815 году здоровье графа ухудшилось, и он вышел в отставку. Вначале он уехал на лечение в Германию, затем жил во Франции и Англии. В сентябре 1823 года Ростопчины вернулись в Москву, где намеревались устроить судьбу своей любимой дочери Елизаветы. Однако ее внезапная смерть разрушила все планы. Граф тяжело заболел. 27 декабря 1825 года с ним случился паралич. 18 января 1826 года он скончался.

После смерти графа и возникла легенда о таинственном подземелье в усадьбе Вороново, где якобы были запрятаны графские сокровища.

Фактов, косвенно подтверждающих легенду, набирается довольно. Остается вычислить предполагаемое местоположение подземных лабиринтов.

При капитальном ремонте усадьбы Вороново в 1978 – 1983 годах около самого дворца строители наткнулись на остатки подземного хода. Стены его были выложены из кирпича, свод – из белого камня; ширина равнялась 2,2 метра, высота – 2,3 метра. Пробовали пройти по ходу, но продвинулись лишь на несколько метров – своды кое-где обветшали, была опасность обвала. Вход в подземелье засыпали землей, чтобы никто не отправился погулять по лабиринтам.

Эта находка привлекла внимание любителей подземной старины, краеведов, спелеологов.

В 1983 году киевлянин В.А. Малеев исследовал территорию усадьбы методом биолокации. Он нанес на карту контуры подземных лабиринтов. По его мнению, обнаруженные тоннели – искусственного происхождения. Московские любители подземной старины соглашаются с ним. Предположительно ходы из-под дворца шли к «голландскому домику», к пруду, к конюшне, а последний приводил в парк. Наиболее вероятным местом нахождения сокровищ Ростопчиных может быть тайный ход, соединяющий дворец и «голландский домик». Можно предположить, что в одном из дворцовых подземелий имелся лаз в тайный ход, закрытый чугунной крышкой, – точно такой же лаз находился в подвале под «голландским домиком». Скрыть эти входы от посторонних труда не составляло, достаточно было засыпать пол небольшим слоем земли, а сверху выложить кирпичом или камнем.