гора Шатрище

«Шатрище выдвигает свою громадную каменную пирамиду внезапно и поразительно живописно. Кряж горного берега, надвинутый над нами и закрывающий от нас окрестность, разом вдруг распахивается, будто занавес театра, и над широкою движущейся скатертью синего Дона вырастает, загораживая горизонт, титанический белый шатёр, геометрически правильный, словно дело рук человеческих. Рядом с этою исполинскою меловою пирамидою показались бы детскими игрушками жалкие «великие пирамиды» когда-то великих, а теперь скорее жалких фараонов египетских…

Эта белая гора-шатёр — истинный донской Чатыр-Даг, Палат-Гора; она целиком от пяты до макушки отражается в синих струях Дона, ярко освещённая солнцем, и через это кажется ещё выше, ещё ослепительнее. Но это не только шатёр, а ещё шатёр-храм. Высокий крест венчает передний выступ гребня её, и другой крест виднеется за нею, над другою известкового пирамидою, едва выглядывающей из-за её хребта (…) Только совсем приблизившись к Шатрищу, видишь, что склоны этой нерукотворной пирамиды огранены далеко не так гладко, как это представляется издали. Живописный утёс-башня, напоминающий столпы Див, откалывается здесь от переднего ската пирамиды, над самою бездною Дона, словно какой-нибудь романтический замок рейнских берегов. В нём заметны следы окна и двери, теперь уже осыпавшихся. Чёрная дыра пещерного входа темнеет высоко вверху на широком поле пирамиды, обращённой к Дивногорью, навстречу нам (…) Старик-сторож повел нас, сгибаясь в три погибели, своим старческим утомлённым шагом, которым он может, однако, ходить целый день с утра до ночи, по крутой тропинке наверх. Мы вошли сначала в пещерную церковь. Она очень просторна, с высокими правильными сводами, расписана и по стенам, и по столбам очень порядочною и довольно хорошо сохранившеюся живописью. Под иконами много разных поучительных надписей, и из них можно заключить, что церковь эта, освящённая во имя св. Иоанна Богослова, разукрашена теперешнею живописью всего несколько десятков лет тому назад. Из церкви узенькая дверочка вывела нас как раз к утёсу-башне, о которой я говорил. Мы очутились над обрывами Дона, который глубоко внизу тихо плескал набегавшими на берег волнами. В эту минуту прямо перед нами проплывала рыбачья лодка; её неудержимо несло течением как ничтожную ореховую скорлупу, и она действительно казалась нам сверху крошечною, как скорлупа. Немножко жутко было обходить по головокружительной круче каменные выступы горы, чтобы достигнуть входа в пещеры. Пещеры эти — самые обширные и самые замечательные изо всех донских пещер. Они тянутся узкими, но достаточно высокими галереями, вырубленными в желтоватых толщах мела, более чем на версту длины, постоянно давая от себя отростки и закоулочки и незаметно спускаясь до самого уровня Дона. Довольно пологие ступени соединяют один ярус этих сводистых галерей с другим, углубляющимся ниже. Убранства в этих пещерах никакого, как и вообще в Донских пещерах. Только кое-где по углам развешаны и расставлены старые, полустёртые образа да накопчены свечками богомольцев чёрные кресты на сводах. Пещеры Шатрища спускаются так глубоко, что в самых нижних ярусах плотная меловая почва уже прекращается, и начинается слой песчаника, через который гораздо легче просачивается вода. Донская пучина уже лежит бок о бок с этими подземными ходами, и, пожалуй, даже выше их. Не без удовольствия выбрались мы на свет солнечный и на вольный воздух из этих сырых, холодом пронизывающих могил…

Упоминается 1-й раз о «Шатрищах» в сохранившемся при Митрофаньевском Воронежском монастыре указе от 1690 г. царей Петра и Иоанна о приписке к архиерейскому дому Воронежского святителя Митрофана ныне упразднённого Боршевского монастыря: «Да ниже того (Дивногорскаго) монастыря у реки Дона, в горе, что слывет Шатрище, выбита в меловой горе церковь и та церковь тогда была пуста». Через 6 лет после этого боярин Шеин, посланный в Азов, плывёт с певчими дьячками Доном через Коротояк, Дивногорье и Шатрище. В напечатанной в 1 т. Воронежских актов «Записной книги, как пошли певчие дьячки под Азов» сказано между прочим: «…того же числа проплыли монастырь Шатрицы, стоит на берегу реки Дона, на правой стороне, области Воронежскаго епископа, приписной, братии в нем 4-ре человека, тут же многая пещеры каменныя из мелу…». Сохранился ещё любопытный документ того времени, касающейся Шатрища, — это напечатанная во 2 т. «Воронежских актов» Челобитная святителя Митрофана царю Петру на обиды соседних воевод, Ольшанского и Коротоякского: «В прошлом 1700 году., в домовой моей вотчине ниже урочища Шатрища и Шатрищегорского боерака, явились на двух дубах насечены вновь воровския грани и выкопана яма. А ныне мне ведомо учинилось, что те две грани велено насечь Коротоякским да Ольшанским воеводы — Ольшанским пушкарям. Милосердый великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич… пожалуй меня, твоего богомольца, вели, государь, допросить: по какому указу они, воеводы, в моей домовой Боршевской вотчине грани порубили и ямы выкопали, и для какову вымыслу…»

Закрыт был Шатрищегорский монастырь в 1764 г. при общем закрытии Екатериною II небольших и бедных монастырей. Деревянная церковь его с колокольнею была продана в слободу Меловатку, а вырученные полтораста рублей обращены на постройку при архиерейском доме в Воронеже тёплого храма. Но вера народа не сообразовалась с предписаниями начальства, и богомольцы, как прежде, продолжали тянуть по проторенным издревле дорожкам к глубокочтимой народом древней святыне. В конце сороковых годов нашего столетия наплыв богомольцев в Шатрищенские пещеры в летнее время был ещё так велик, что не в меру ревностное епархиальное начальство из каких-то трудно понятных опасений сочло необходимым приказать местному благочинному завалить вход в пещеры. Произошла, как и следовало ожидать, та же история, что и в Белогорских пещерах. Ночью народ откопал опять пещеры и ещё усерднее стал молиться в запретном храме: кто пел там священные песнопенья, кто читал божественные книги. Тогда обратились к помощи гражданских властей. Коротоякская полиция явилась на место, чтобы завалить опять пещеры и силою разогнать народ. Но народ, прослышав про такие распоряжения начальства, со своей стороны толпами собрался в пещерах на защиту излюбленной святыни. Когда неразумные исполнители полицейских предписаний с каким-то ожесточением варваров принялись рубить иконы и уничтожать на стенах священные изображения, народная толпа, наполнявшая пещеры, пришла в неописанное негодование. Произошло жестокое побоище, и полиция должна была удалиться с уроном… Народ, можно сказать, грудью отстоял свои древние пещеры и своё право свободно молиться там, куда его влечет его вера. Шатрище приобрело после этого погрома ещё большую славу в народе и ещё сильнее стало привлекать к себе богомольцев.

Рассказывают случаи такого фантастического усердия, что бабы-богомолки поднимались по обету ползком на коленках на кручи Шатрища от подножия его до входа в пещеры, куда и прямо на ногах входить не особенно легко. Это лучше всего показывает, до какой степени народ чтил свою древнюю святыню (…) Для меня нет никакого сомнения, что в Шатрище, как и на Дивах, христианство уже захватило какие-нибудь древние языческие святыни…»

Спасение в Вере, которой не хватает сейчас, которую потеряли многие кто живет в России.